Избежать близости
По рассказам наших героев, их дом буквально синоним уюта, комфорта и свободы, но неужели они никогда не хотели променять его на совместную жизнь с партнером?
Например, Аня уверена: «Люди съезжаются, когда есть безумная страсть либо когда понимают, что проверка на прочность пройдена». Девушка вспоминает, что она съехалась только со своим первым парнем — была влюблена. Тогда они жили вместе в бывшей квартире ее бабушки.
Дома девушка чувствует себя свободнее и не хочет однажды оказаться в подвешенном состоянии, если в отношениях что-то не заладится.
Аня утверждает, что обычно партнеры реагировали на ее решение жить с мамой спокойно: она еще недавно была юной студенткой, поэтому мужчины считали, что это логично. Впрочем, когда девушка отказалась от совместной жизни с последним молодым человеком, он обиделся. Сейчас Аня редко влюбляется и в целом избегает отношений: «Я еще не встретила того, с кем всё было бы настолько серьезно».
В этом ее ситуация похожа на Костину: его нежелание переезжать «упирается в недостаток чувств». Когда у него возникает симпатия, он может ездить к понравившейся девушке в гости, но ни о чем более серьезном речи не идет. По словам Кости, у девушек на первых этапах возникают вопросы по поводу его жизни с мамой, но они отпадают после его рассказов о проблемах с его и маминым здоровьем.
Партнеры Алексея его жилищным условиям не удивляются.
«Мама не смогла с этим справиться: она выпрыгнула из окна»
История Елены Петренко, 34 года (личные данные изменены по просьбе героини)
— Это случилось, когда мне было четыре с половиной года, а моей младшей сестре — полтора. Моя мама выпрыгнула из окна на фоне послеродовой депрессии. Большую часть жизни я этого эпизода не помнила, хотя у мамы на ногах всегда были огромные уродливые шрамы. Она сильно хромала, но мы — я, папа и сестра — старались ее об этом не спрашивать, потому что когда мама начинала говорить про свои ноги, у нее начинал трястись подбородок. Она бледнела, впадала в оцепенение, а потом плакала.
Тема была под запретом — и это было плохо: мне казалось, будто большой кусок моей жизни накрыт чем-то черным. Все брали ответственность за маму на себя, а мне иногда казалось, что мама сломала ноги из-за меня. Я жила со смутным ощущением, что со мной что-то не так
Мне казалось, что всем в жизни рассказали что-то важное, и теперь они едут по жизни с билетами, а я — зайцем. В детстве это проявлялось как постоянное беспокойство, тревога. В 17 лет я, отличница, не поступила с первого раза в институт; одновременно меня бросил мужчина, который был старше меня
Все это я переживала, как очень большое банкротство
В 17 лет я, отличница, не поступила с первого раза в институт; одновременно меня бросил мужчина, который был старше меня. Все это я переживала, как очень большое банкротство
В детстве это проявлялось как постоянное беспокойство, тревога. В 17 лет я, отличница, не поступила с первого раза в институт; одновременно меня бросил мужчина, который был старше меня. Все это я переживала, как очень большое банкротство.
Я пыталась подружить «новую себя» с реальным миром. Получалось не очень. Последствия смутной тревоги долго пронизывали все сферы моей жизни, и мне потребовалось много времени и усилий, чтобы собрать все детали в единую ткань. Я потратила кучу денег на психологов и участие в психологических группах, пытаясь докопаться до того, что же со мной не так. И на одной из таких групп — мне тогда было уже 27 лет — вспомнила.
По каким-то картинкам я стала складывать этот эпизод у себя в памяти: мама только родила сестру, и после этого с ней что-то стало сильно не так. У нее была очень благополучная внешне обстановка: отдельная квартира, поддерживающие муж и мать. Благодаря папе она не уходила в декретный отпуск и сохранила социальное окружение — а 30 лет назад это было большой редкостью. Но она не получила профессиональной психиатрической помощи, которая была ей так нужна.
Мне потребовалось еще пять лет, чтобы уложить эту информацию внутри себя и справиться с новым страхом. В какой-то момент я думала так: «Твоя мать выпрыгнула из окна, значит, она сумасшедшая, больная. И ты больная».
Я пыталась поговорить о том дне с мамой. Она оцепенела, и я поняла, что это просто жестоко. Говорила с друзьями — многие намекали, что вслух о таких вещах не говорят, потому что «о тебе плохо подумают». Но я не могла не говорить. О чем бы ни заходил разговор, я так или иначе начинала рассказывать историю мамы. Она была как будто призрак, который всегда был со мной.
Потом мне удалось это все внутри себя прожить. Я передумала много всего: сначала — что она плохо со мной поступила, разрушила всю мою жизнь; потом — что она сделала все, что могла. Я разместила все свои импульсы в терапии и смирилась с тем, что у нее — и у меня — такой опыт. Сейчас я примерно того же возраста, но мне до сих пор сложно представить, какой должна быть глубина отчаяния, чтобы пойти на это. И мне кажется диким, что за 30 прошедших лет никто не поговорил со мной, не объяснил, что тогда произошло.
Мы были очень благополучной семьей. Мама окончила МГУ, папа — кандидат наук, у них было все: любимая работа, взаимопонимание. Но это несчастье может произойти с любым, и благополучие от него не защищает.
Единственное, что помогает бороться с депрессией — это просвещение. Матери срываются, кричат, принимают неправильные решения — но про все это можно и нужно говорить. С любой травмой можно справиться.
Ни у меня, ни у моей сестры нет детей. Мне никогда их не хотелось — все силы уходили на борьбу с внутренними демонами. Но в последние два года я начала задумываться о ребенке. Я знаю, что нахожусь в зоне риска послеродовой депрессии, но сейчас — не тогда. И я — не моя мама.
«Хотелось носить каблуки, а не сидеть в коляске»
Первый месяц в детском доме девочка скучала по маме, было много слез. Но потом началась учеба.
— Детский дом — это было прекрасно. То, что там я смогла получить образование, а затем приехать учиться в Михайлов, — подарок судьбы. Там же я нашла друзей. Эти годы вспоминаю с большой любовью. Детский дом снится до сих пор. Началась полноценная жизнь, насколько это возможно. До этого я лежала в кровати 24 на 7.
Диана с трудом сидела в коляске, но ей нужно было ездить на все занятия. После аварии у нее до сих пор не работают пальцы, хотя этого не замечаешь.
— Да, это особое свойство — не показывать. Правая кисть еще более-менее, могу сама печатать, причесываться, есть, футболку переодевать. В подростковом возрасте хотелось быть красивой, носить каблуки, общаться с мальчиками, а не сидеть в этой коляске и чувствовать себя беспомощной. У меня была кривая спина, прыщи.
Честно, я считала себя самой умной, самой прекрасной и понимала, что все должны видеть мой внутренний мир. Но они не видели.
Диане во всем нужна помощь. Например, подняться ей тяжелее, чем лечь. В детском доме утром работали две санитарки: они поднимали девушку вдвоем за руки и за ноги, а уложить должны были до 5 часов, потому что вечером дежурила только одна. Диане было обидно ложиться так рано, и она придумала способ, который облегчил жизнь всем: коляску нужно наклонить назад, чтобы девушка сама подтянулась на локтях на кровать.
Когда Диане исполнилось 18 лет, ее собирались отправить в дом инвалидов, потому что в колледж принимали только тех, кто самостоятелен в быту, — санитарок там нет. Но девушка мечтала учиться дальше и считала, что обязана получить высшее образование. В детдоме долго думали, что делать, — и отпустили благодаря ее старшим друзьям: они пообещали помогать.
Так Диана поступила в колледж и поселилась в общежитии вместе с подругой, которая взяла над ней шефство.
— Я просыпалась, она вместе со мной. Мы пыхтим, понимаем, что пора вставать. Сначала поднимались в 6, чтобы успеть накраситься. Но потом поняли, что краситься не хотим (смеется). А потом эта подруга от меня сбежала. У нее появилась компания, и ей было уже не до ухаживания за мной. Но пришла другая студентка — и она была со мной до конца, пока я не вышла замуж.
«От таких детей рано или поздно отказываются»
Диана родилась в Мурманске, в семье моряков. Ее родители, Светлана и Виктор, когда-то переехали туда, чтобы работать на рыболовном судне, за несколько лет их корабль побывал во многих мировых портах. Семья жила в достатке, Диана была долгожданным ребенком. Раннее детство она вспоминает как самое счастливое время: ее баловали, водили в театры, к 4 годам научили читать. А потом родители стали пить.
— С этого начались все наши проблемы, — рассказывает Диана, подъезжая на коляске поближе к обеденному столу.
Сейчас ей 33. У нее черные волосы, макияж. Маленькие, почти детские кисти она кладет себе на колени.
— Очень хорошо помню, когда впервые увидела водку, — продолжает она. — Я спросила: «Что это?» — «Это лекарство». Потом какое-то время мама не пила. Однажды, на 8 Марта, она попросила купить мимозу. В свои шесть лет я была самостоятельной, проехала на троллейбусе две остановки. Возвращаюсь такая счастливая, думаю: вот сейчас мама вкусный обед приготовит, будет праздник! Но открываю дверь — и чувствую: что-то не так. Мама сидит пьяная… Я зашла в комнату, села на пол возле дивана. У меня началась истерика. Я плакала навзрыд.
С тех пор воспоминания о маме у Дианы остались только грустные. Почему ее самый близкий человек стал пить, она до сих пор не понимает.
— Они ведь пили вместе с отцом, драки устраивали. Потом развелись, когда мне было 4 года. Я ее пыталась спрашивать, она всегда по-разному отвечала. Говорила, пьет из-за того, что папа ее бросил, но я в это не верю. Мама не была маргиналом, наоборот! Начитанный, интеллигентный, эрудированный человек, с которым очень приятно общаться. От нее свет исходил. Легкая, светлая, добрая…
Большую уютную квартиру Светлана разменяла на маленькую, потому что не хватало денег. Она бросила пить и устроилась на новую работу. Диана пошла в 1-й класс.
— А я так учиться хотела… И мама меня всегда вдохновляла: «Учеба — это лучшее время!» Я уже и читала, и знала много, она с таким восхищением говорила про школу, что я туда стремилась. Но в школу я проходила две недели.
16 сентября 1995 года Светлана торговала на площади за молочным лотком, сзади стоял грузовик, где продавали картофель. Диана гуляла рядом — мама взяла ее с собой на работу. Вдруг машина поехала и прижала девочку к этому лотку со спины.
Диана Халикова
— Это не то, что я выбежала куда-то. Как говорят обычно? «Ребенок не был под присмотром, с ним что-то случилось». Понимаете, вот я, вот мама, вот машина. Пять секунд — и ничего не сделать. Я как будто увидела себя со стороны, сверху. В голове промелькнула мысль, что надо отбежать, но я не успела. А потом потеряла сознание, очнулась на столе: все мельтешит перед глазами — суббота, очень людно…
Диану забрали на скорой. Выяснилось, что у девочки травмирован позвоночник. Три недели она пролежала в реанимации. Мама сначала ее навещала, иногда приходила выпившая. Потом пропадала, появлялась опять. Врачи сказали, что от таких детей рано или поздно отказываются: «Вы можете сразу…» Эти слова она передала своей дочери — и перестала приходить совсем.
«Я лежала и смотрела, как мама пьет»
Диану перевели в другую больницу, где она пролежала еще месяц. Мама стала иногда заглядывать, но вскоре сломала ногу — и снова исчезла.
— Я не могла представить, что она меня не заберет. Это был страшный сон. Я ждала, плакала. Кто в восемь лет что-то понимает? Мама — центр вселенной. Ко мне даже пришел папа… он увидел меня и упал в обморок, и с тех пор я видела его только один раз. Через несколько лет он покончил с собой прямо в день моего рождения. Но я узнала об этом потом.
Диана верила, что совсем скоро поправится и поедет домой. Она не думала, что больше никогда не будет ходить. Время летело, никто за ней не приезжал.
Светлану едва не лишили родительских прав, но в тот момент она решила их отстоять. А девочку из детской больницы отправили в санаторий, уже на коляске. Там Диана провела год.
— Я надеялась, что встану. Коляска и коляска… Надо же как-то меня перевезти. Все говорили: «Занимайся. Нужно упорство». Это же сейчас есть информация, а раньше твердили: «Ты плохо стараешься». Но люди с такой травмой не встают. Даже если у них много денег. Ну вот такая данность. Вообще, наверное, я поняла это лет в 20. Делала упражнения, но все как-то ничего не получалось. Лет пять я в коляске даже сидеть нормально не могла — скатывалась.
Наконец мама забрала Диану и купила ей инвалидную коляску. Сначала все было хорошо: Светлана ухаживала за дочерью, записала ее в реабилитационный центр, где дети с тяжелыми травмами получали образование. Так длилось девять месяцев. Однажды она снова не приехала.
Девочку забрала знакомая, которая потом вернула ее домой. С тех пор Диану в центр никто не возил — Светлана стыдилась, что теперь ее все будут считать алкоголичкой.
Диана хранит портрет мамы
— Она никогда не признавалась в том, что пьет, и не дай Бог кто-то сказал бы ей об этом. И я три года не училась в школе. Просто лежала дома. Просто жила… Смотрела, как мама пьет, не пьет и опять пьет. Я сейчас не могу справляться сама, а тогда — тем более. Однажды сутки я пролежала одна без еды и воды. Не хватало ее… Я злилась, расстраивалась, я ее ненавидела, у меня были сильные истерики. Однажды это услышали соседи и подумали, что меня бьют. Я действительно сильно плакала, когда видела, что она пьяная.
Потом к Диане стала приходить учительница, но и это продолжалось недолго. Иногда во время урока они слышали, как в соседней комнате вместе со Светланой пьют посторонние люди. Вскоре девочку все-таки забрали в детский дом.
— Оказалось страшно даже не уехать из дома, а потерять маму. Она была для меня всем. Нет ни бабушек, ни тети, ни дяди. А теперь и ее не будет? И куда меня увозят, я не знала. Меня привели в больницу и сказали, что нужно сдать анализы. В карте я увидела слова «детский дом». Врач боялся сказать правду: «Ты понимаешь, это секретари заполняют. Значит, ошиблись. Мы тебя в санаторий отправляем».
Девочку увезли из Мурманска в Орловскую область. Это был конец мая 2000 года. С тех пор Диана не увидит маму 19 лет, а потом встретится с ней всего один раз — на телевидении.
Аист сбился с пути и отнес к злой тете на Таймыр
До семи лет Ксюша жила с матерью и младшим братом Денисом, разница в возрасте у них 3,5 года. Елена рассказывает, что дети росли в притонах, на их глазах взрослые занимались развратом. Их мать много и крепко пила, так что дети были предоставлены сами себе. Ксюша ухаживала за братом, как умела: кормила и пеленала его, стирала вещи.
«Как-то мать в очередной раз ушла выпивать, Ксюшу и Дениса заперла в квартире. И… забыла их там на две недели, – делится Елена, – Соседи заподозрили неладное и вызвали полицию. Когда дверь вскрыли, там были голодные, но живые дети. Ксюша пыталась сварить рис, но не умела зажигать плиту (тогда девочке было около семи лет – «Газета.Ru»).
В итоге они питались сухими макаронами. Из квартиры детей забрали в больницу и матери больше не вернули».
Пока Ксюша и Денис были в больнице, полиция разыскивала их родственников, чтобы устроить в семью. У Ксюши никого не нашлось, а Дениса вызвался забрать его (но не Ксюшин) отец. Брата и сестру разлучили внезапно, даже не дав им попрощаться. После того, как Денис уехал домой, Ксюшу определили в детский дом.
«Разлука с братом была для нее настолько невыносимой, что она попыталась покончить с собой. К счастью, ничего не вышло. И тогда она приняла решение, что дождется свою настоящую маму», – рассказывает Елена, добавляя, что девочка в попытке уйти от реальности погрузилась в книги и стала очень много читать.
7 причин, по которым быть мамой трёх гораздо круче, чем одного
Лоренс Хартман — блогер популярного семейного портала Babble.com, а также по совместительству мама троих малышей— написала колонку, прочитав которую хочется рожать ещё и ещё. Редакция «Летидора» перевела колонку и публикует текст полностью.
https://youtube.com/watch?v=X-Ik5Df3Ys8
Четыре с половиной года назад я первый раз стала мамой, и с того момента моя жизнь изменилась навсегда. Конечно, было в этом что-то очаровательное — растить человека, в котором есть частичка тебя, но, честно говоря, по большей части родительство оказалось адским адом.
Я была измотана, нервы шалили из-за гормонов, и в некоторые моменты я была просто неадекватна. До сих пор помню, как выбралась с ребёнком в магазин.
Я еле-еле толкала коляску между рядами, в полном обмундировании, обвешенная сумками, пакетами (и что там ещё носят с собой мамы?), и тут в другом конце магазина увидела многодетных родителей.
Они неспешно шли по магазину, окружённые оравой детей.
Как эти сумасшедшие люди могли на такое пойти?
Но… прошло время, и вот я — новоиспеченная мама троих малышей (старшему – 4 года, среднему – 2, а младшему только исполнилось 6 недель). И честно… это не так уж и плохо.
Четыре с половиной года назад я бы рассмеялась в лицо тому, кто сказал бы мне, что у меня будет трое детей. Но вот она я и вот трое моих прекрасных детей, зачатых в здравом и трезвом уме.
В последнюю беременность меня окружали люди, которые восхищались моей смелостью, заявляя, что они «никогда не смогут справиться с таким количеством детей».
Но теперь я, правда, думаю, что иметь трёх детей проще, чем одного.
Да. Звучит безумно, но это так. И вот почему.
Когда у вас появляется второй и третий ребёнок, мир не меняется.
Вы остаётесь всё тем же родителем и знаете, что важно, а на что можно «забить», и свободно чувствуете себя в этой привычной роли. Почему-то в нашем обществе не принято просить о помощи, если у вас один ребёнок. Есть такой стереотип: если у тебя один ребёнок и ты не справляешься с бытом, то ты — неудачник
Есть такой стереотип: если у тебя один ребёнок и ты не справляешься с бытом, то ты — неудачник
Почему-то в нашем обществе не принято просить о помощи, если у вас один ребёнок. Есть такой стереотип: если у тебя один ребёнок и ты не справляешься с бытом, то ты — неудачник.
Всё это чушь. О помощи просить никогда не стыдно, но когда у тебя трое детей, такая просьба выглядит более оправданной.
Вы уже знаете, до какой температуры необходимо подогреть бутылочку со смесью, как правильно пеленать, сколько раз нужно попрыгать, чтобы ребёнок не проснулся… Вы прочитали всевозможные книги по воспитанию и выяснили, какие именно приёмы работают с вашими детьми. И несмотря на то, что все мои малыши разные, подход ко второму и третьему найти гораздо проще, когда за плечами уже есть опыт родительства.
Когда у тебя один малыш, ты гуглишь буквально каждый вопрос.
Со вторым и последующими детьми тебя самого можно использовать, как «поисковик».
С единственным ребёнком вы стараетесь, чтобы всё было на высшем уровне, в том числе и развлекательная программа. Чтение каждый день по 2 часа? А как же! Музыкальные занятия 3 раза в неделю? Обязательно! А ещё всевозможные развивашки. И если, не дай бог, ребёнок находится без дела больше 10 минут, вы испытываете угрызение совести и думаете: «Я ужасная мать».
С тремя детьми на всё это просто не хватает времени.
Поначалу вас, конечно, мучает совесть, но потом (о, чудо!) вы узнаете, что дети могут занять себя самостоятельно. И они придумывают действительно крутые игры и без вашей помощи.
Я гуглила: «Можно ли умереть от нехватки сна», а однажды ночью у меня случилась ужасная истерика, потому что я ТАК СИЛЬНО УСТАЛА.
Если у вас трое и более детей, вы уже не испытываете стресса от нехватки сна.
У вас вырабатывается особый навык — не спать и чувствовать себя прекрасно.
У многодетных мам всегда есть маленькие помощники. И помощи с каждым годом от них всё больше. Даже двухлетке можно поручить несколько простых дел, с которыми он справится без труда. Например, он может самостоятельно одеться или собрать игрушки.
Мои старшие дети действительно понимают, когда мне необходима их поддержка, и стараются по мере возможностей помогать.
Поэтому я обращаюсь к тем родителям, у которых пока что один ребёнок.
Не думайте, что тот, кто решился стать многодетной мамой — герой.
Конечно, есть много проблем, связанных с наличием троих и более детей в семье, но все из них можно преодолеть. Так что быть многодетной мамой и чувствовать себя счастливой вполне реально.
Источник
Legion-media.com, Depositphotoes.com
«Они там все неизвестные»
Я стала искать во «ВКонтакте» родителей из других частей, потом попала в чат матерей. Вэсэушники (Ирина предполагает, что переписывалась именно с украинскими военными. — Прим. ред.) их кошмарили. Присылали фото убитых солдат, типа «Я его убил». Я взяла у них контакты и написала по этим номерам: «Я всё прекрасно понимаю, вам плохо, нам плохо, но вы нелюди, что ли? Писать матери под ночь всякую такую мерзость. У вас вообще ничего человеческого нет? Тогда мы поверим в натуре, что вы там все фашисты, все нацисты». И он стал со мной переписываться. Я решила спросить: «А моего сына там у вас нет?» И он мне ответил: «Вы меня извините, я чувствую, что вы хорошая мама, что у вас хороший сын, вы бы такого не допустили. Но если он был в разведке , то в живых никого не осталось».
Конечно, я бы сейчас этого не допустила. Я бы легла там сама перед этими танками, бэтээрами. Я бы его забрала оттуда.
В июле я поехала в Донецк. Мы с волонтерками приехали к госпиталю в Донецке, где стояли контейнеры с погибшими солдатами ДНР и ЛНР. Там могли быть наши ребята, российской армии, они там и были. Перед тем как туда попасть, я встречалась с военными, с медиками, они дали мне понять, что никто меня туда не пустит. Но я там искала одну женщину — майора Оксану Александровну Соленую, которая как раз привозит тела погибших. Я ради нее поехала в этот Донецк. Я ее нашла. Я ей оставила все данные, альбомы с фотографиями наших мальчишек.
В ту поездку я смогла посетить Мариуполь — завезли гуманитарку, пообщались с жителями. Я когда приехала в Мариуполь, я вам скажу, что я забыла о том, что нужно искать по моргам. Этот шок, который я там испытала, он во мне пребывал очень долго. Когда воочию ты видишь вот эти разрушения. Я была в поселке Мирный. Я вам серьезно говорю, каждый дом — это просто разрыв сердца. В госпиталь нас не пустили. Я только потом узнала, что и там есть наши. Я уехала ни с чем.
В августе я поехала в военный госпиталь в Ростов-на-Дону. Я в телеграм-канале увидела фото парня, очень похожего на моего сына, который должен быть в Ростове. Только ради этого и поехала. Это оказался не мой сын, а Даниил Капустов. Никто не смог нам запретить попасть в госпиталь, когда мы сказали, что ищем своих детей. Со мной был дагестанец, он искал своего племянника, потом приехали мамы и жены из Самары — нас было девять человек.
Все тела отофотографированы. Фотографии есть на всех — на всех, кто там у них есть. Никаких фамилий на фотографиях нет, только номера. Они там все неизвестные. Я собрала целый альбом с фотографиями мальчиков, которых мы разыскиваем. Так и отсматривали — по наколкам, по особым приметам. Сразу же мы опознали Антона Жукова, который служил с Кириллом. У него была наколка на руке — лапа медведя.
Фотографий было очень много, около 440. Тела такие — как мумия. Но все равно, вы знаете, что материнское сердце, это такой орган: если ты живым видел человека и ты очень жаждешь его найти, ты его узнаешь даже в скелете. Я помню, вы не поверите, каждого, кого я видела. Мне одна женщина написала, что у ее мужа была цепочка и на цепочке кольцо. И я ей сразу сказала, я видела его там.
Этот госпиталь там стоит с советских времен, всех туда привозят. Из Чечни туда свозили во время войны. Всех туда, все через этот центр. Когда я не нашла Кирилла на этих фотографиях, у меня открылось второе дыхание. Значит — живой, значит — в плену. Но, если честно, я разумный человек, я все прекрасно понимаю: взвод — 40 человек, 32 погибших, четверо живых, которые вышли, мы о них все знаем. И четверо пропавших без вести. Если были бы в плену, это бы уже давно где-то выстрелило.
Павел Суровидских, Игорь Румянцев, Александр Липов на видео украинских военных, вошедших в Малую Рогань. Впоследствии Суровидских и Румянцева нашли убитыми, они уже похоронены в России
Кроме Антона Жукова я смогла опознать Пашу Суровидских. Они с одной бригады с Кириллом. Суровидских, вообще-то, в плен взяли, я видела видео, где его берут в плен. Как он погибший оказался в Ростове, если его в плен взяли? Их брали троих. Его, Игоря Румянцева и Сашу Липова. Липов живой остался. А Игоря и Пашу убили (никаких данных о том, при каких обстоятельствах погибли Румянцев и Суровидских, нет, но оба они присутствуют на видео, снятом украинскими военными, вошедшими в Малую Рогань. — Прим. ред.).
Больше не вернуть
- Прости, что раньше у тебя болело сердце. Теперь навечно у меня болит душа.
- Пусть нас всех как можно дольше сопровождают объятья любимой мамы.
- Хорошо, когда мама – лучшая подруга. Но теперь, когда она ушла, мне больше не с кем и дружить.
- Говорят, что время лечит. Но не все случаи подвластны этому лекарству.
- Я не могу понять, что ты уходишь, я не могу принять, что ты уже не здесь.
- Мне больно, потому что больше не смогу почувствовать того уюта, который ты умела создавать.
- Даже если рая не существует, мамы всё равно превращаются в ангелов.
- Намного проще верить, что мы просто живём на расстоянии.
- А, знаешь, когда плохо, я по привычке всё ещё набираю твой номер телефона.
- Взгляни на меня, мам, последний раз взгляни. Не уходи, ты видишь, как я плачу!
- Ты – ангел, ты – сокровище, ты – сила. И ты не можешь так вот просто уходить…
